Карантин закончился, и все потихоньку возвращаются к работе. Открываются магазины, кафе и бары. Последними к обычному режиму возвращаются культурные институции. С 16 июня постепенно будут открываться музеи, при условии соблюдения всех требований.
Мы поговорили со специалистом центра документации музея истории ГУЛАГа Анастасией Катаевой о том, как происходит поиск репрессированных родственников, почему знать историю своей семьи важно и о проблемах, с которыми она сталкивается в работе.
Анастасия Катаева. Специалист центра документации
Я занимаюсь тем, что знакомлю посетителей с центром документации. И конечно, консультирую людей по поиску информации о репрессированных родственниках. Наш Центр был создан именно для этого. Изначально, когда только центр был открыт — теперь уже бывшим руководителем Сашей Макеевым, мы активно делали запросы за людей. Но с течением времени центр стало посещать больше людей, и мы решили, что будем ограничиваться консультацией. А запросы делаем только в том случае, когда человек по каким-то причинам не может его сделать сам. Например, не знает русского языка или это пожилой и маломобильный человек.
Поиск репрессированных
Поиск репрессированного делится на несколько этапов. Самый первый — собрать всю информацию о человеке. Можно, например, написать дальним родственникам, которые могли его знать. Чтобы сделать запрос, нужно знать фамилию, имя, отчество, дату рождения и место жительства на момент репрессий.
После того как собрана вся информация, нужно посмотреть в электронных базах данных. Например, в "Открытом списке" — там собирают фамилии репрессированных. Особенность этого ресурса в том, что любой может добавить туда информацию — сайт работает по принципу "Википедии". Редакторы тщательно отбирают информацию. Есть еще база данных "Мемориала".
К сожалению, на сегодняшний день нет единой базы данных, в которой можно было бы найти всё. Я считаю, что это суперцель, к которой нужно стремиться. Такая база должна содержать категории, по которым можно было бы найти репрессированного. Например, по национальному признаку.
Проблема в том, что на сегодняшний день далеко не все репрессированные внесены в какую-либо из баз. Часто люди приходят и спрашивают, можно ли в базе посмотреть своего родственника. А я не всегда знаю, как им сказать, что если его вы там не найдете, то не расстраивайтесь, его, скорее всего, не добавили и, возможно, вы тот человек, которому предстоит это сделать.
Если человек находится в базе, совпадают год рождения, место рождения и по косвенным признакам понимаешь, что это именно тот человек, тогда нужно обратить внимание на то, что там ещё имеется. Замечательно, когда там есть номер архивного дела и указано, из какого архива это взято. Затем нужно писать запрос в архив, который находится в тех регионах, где человек проживал во время применения репрессий. Это три архива — МВД, ФСБ и государственные архивы.
Сейчас мы работаем над тем, чтобы собрать некую внутреннюю базу данных архивов, чтобы понять, где какие материалы находятся. Потому что архивов много и часть следственных дел по стране находится в государственных архивах, часть в ФСБ, а часть в МВД.
С делами в архивах можно ознакомиться в читальных залах или сделать копии и взять их на руки. Чтобы написать запрос в МВД или другие архивы, нужно предоставить документы, подтверждающие родство с этим человеком. Максимальный срок исполнения, то есть передача следственного дела, — три месяца.
Недавно ко мне обращалась девушка из Италии с русскими корнями. Мы нашли вместе с ней следственное дело на ее репрессированного деда и следственное дело на ее отца, у которого сначала было 10 лет ИТЛ (исправительно-трудовой лагерь) в Архангельске, затем изменили на 5 лет. Из архангельского ФСБ обычной почтой ей отправили эти копии в Италию. Это удивительно, что они отправили их именно обычной, а не электронной почтой.
Большой музей
Я пишу тексты о репрессированных авторах. Все началось с "Большого музея" — это проект, в который включены разные музеи. Там мы пишем биографии репрессированных авторов и статьи. Какое-то время назад мы стали писать статьи по репрессированным авторам из библиотеки Петрицкого — он передал нашему музею библиотеку. Там много книг 30-х годов. При этом он вкладывал в книги какие-то статьи и вырезки из старых журналов об этих авторах.
Запомнившаяся история
Я как-то помогала женщине из Америки, а точнее из Калифорнии, Наталии Тернер. Она пришла в центр документации с кипой документов и сказала, что расшифровала эмигрантское дело деда. Она предоставила нам копии эмигрантского дела. Расшифрованное дело было переведено частично Google, частично она что-то додумала. А пришла она в музей, потому что в деле было сказано, что дед был репрессирован. Тогда я спросила ее, искала ли она дело. Она ответила, что нет.
Позже мы выяснили, что ее дед действительно был репрессирован и, кажется, ему дали три года ИТЛ, но он сумел сбежать. Это были 30-е годы, и через год после заключения он сбежал в Маньчжурию. Там он какое-то время работал, в Китае женился на эмигрантке, потом они мигрировали в Бразилию, а потом в США, где он прожил всю жизнь.
Наталия рассказала, что ее дед до конца жизни был очень бережливым человеком, знал только несколько слов на английском и работал уборщиком. Примечательно, что, когда внуки плохо себя вели, он грозил им черным воронком.
Вообще, это удивительная история. Когда он бежал, ему приходилось накрываться белой простыней, чтобы слиться со снегом, переплывать реку зимой. По этой истории можно снять целый фильм.
Мы пока не получили следственное дело и не знаем всю его историю. Когда получим копию, то можно полностью восстановить его биографию.
Работа с травмой
Происходит некая профдеформация. Когда ты слышишь столько историй, ты начинаешь выключаться, ты не можешь сопереживать каждому. Когда люди, например, начинают плакать, это не вызывает у меня сопереживания.
Но, конечно, не от всех историй абстрагируешься. Это чисто человеческий фактор. Непроизвольно получается, что кому-то ты начинаешь сопереживать сильнее, и даже это как-то меняет твою жизнь. Бывает непросто. На самом деле позаниматься с психологом не лишнее. Наш музей работает с травмой, и говорят, что у каждого психолога есть свой психолог. Я думаю, что у нас тоже должен быть свой психолог. (Смеется.)
